Толстой же абсолютизировал натуральное крестьянское хозяйство и считал его мерилом организации производства, выдвигая на первый план земледельческий труд.

Этот взгляд Толстого явился реакцией на развитие капиталистических отношений в России, которые стали проникать в деревню. Именно на капитализм возлагалась им вся ответственность за “невыгодное” положение земледелия: «Бедность России происходит не только от неправильного распределения поземельной собственности. Этому содействовали в последнее время и ненормально привитая России внешняя цивилизация, в особенности пути сообщения, железные дороги, повлекшие за собою концентрацию людей в городах, и развитие роскоши, и в ущерб земледелию развитие фабричной промышленности, кредита и его спутника — биржевой игры».

По мере укрепления капиталистического уклада в России отношение Толстого к его проявлениям делалось все более непримиримым. При этом он обращал внимание главным образом на обнищание и разорение широких масс народа. Для Толстого существует только один мотив, объясняющий цель капиталистического производства, — выгоды капиталистов и правительства, которое действует с помощью насилия и в ущерб интересам народа, создавая армию, полицию, шпионов, бюрократию, суды и тюрьмы. Так Толстой переходит к критике государства.

Было время, когда низкий уровень нравственности и склонность людей к насилию оправдывали существование государства и верховной власти тем, что зло государственного насилия было меньшим злом, чем насилие людей друг над другом. Но, когда нравы людей смягчились, а власть, нестесненная в своих действиях, напротив, разрослась, ее деятельность “превратилась в преступление”. Народы попали сначала в материальную зависимость от государства, которое присвоило себе право распоряжаться землей, взимать с населения налоги и займы для содержания чиновников и попов, строительства дворцов и ведения войн. Толстой, враг милитаризма, к числу самых возмутительных насилий власти относит воинскую повинность, называя ее худшим видом рабства. Наконец, самым ужасным злом властей он считал умственное и нравственное развращение народов: причисление людей к господствующим религиям, внушение им в учебных заведениях, в книгах и газетах, подкупленных правительствами, что власть есть необходимое условие жизни и что всякое насилие совершается во имя общего блага. Толстой не делал различия в формах государственного устройства, утверждая, что все они — от открыто-деспотических до либерально-республиканских, от Чингисхана до Чемберлена — сохраняют свою насильственную сущность и те средства с помощью которых порабощаются люди во имя этого земного рабства.

Проблему государства, как и другие проблемы своей философии и социологии, Толстой переводит в плоскость нравственности. В работе “Патриотизм и правительство” он писал: “Правительства, не только военные, но правительства вообще, могли бы быть, уже не говорю полезны, но безвредны только в том случае, если бы они состояли из непогрешимых святых людей.… Но ведь правительства, по самой деятельности своей, состоящей в совершении насилий, всегда состоят из самых противоположных святости элементов, из самых дерзких, грубых и развращенных людей”. Толстой поясняет далее, что люди, стоящие у власти, обычно доказывают, что власть необходима для защиты добрых людей от злых, причисляя себя именно к тем добрым, т.е. к защитникам справедливости. Но можно ли считать всякого завоевателя, устанавливающего свою власть, добрее покорённых? Или: при совершении переворотов всегда ли власть переходила к более добрым?