Ф. Дорогой друг, не звучит ли иногда голос одного человека как голос совсем другого? Не выглядит ли иногда веревка, как змея, создавая на мгновение полную иллюзию в которую человек верит и даже действует на основании этой веры со всею страстью, вскрикивая и бросаясь в сторону? И при ближайшем внимательном и спокойном рассмотрении не рассеивается ли иллюзия, и не встают ли вещи на свои места в нашем сознании? Не может ли оказаться, что то что я говорю, просто кажется тебе похожем на хулу писания, а на самом деле такой хулой не является? Не может ли оказаться при спокойном и неспешном рассмотрении, что я как раз и стремлюсь не истолковывать поспешно и ошибочно Писание, не оказав ему тем самым должного уважения, которое мне как раз и хочется ему оказать?

С. Ты есть просто человек, а составители Писания и признанные истолкователи его были святыми-мудрецами.

Ф. Дорогой, если они и были святыми-мудрецами, то кто же их назвал так, как не просто люди? А какой же мерой они мерили, чтобы прийти к такому убеждению? Не человеческой ли мерой своих “ненадежных умов”? И какой же мерой ты измерил различие между моей простотой и их сложностью? Не своей ли человеческой мерой? Или эта твоя мера почему-то объявляется тобой сверх-человеческой? В последнем случае хотелось бы знать, как

ты пришел к такому убеждению и почему именно

такое самовозвышение до сверхчеловеческого уровня не является знаком самоуверенности и гордыни. Ведь если ты сам употребляешь какую-то меру в оценивании умов других, то не по твоей же ли мере и тебя мерить будут? А если это так, то какова же твоя мера правильности

1) твоего понимания Писания, 2) его интерпретации, 3) принципиального отличия моего ума от ума святого-мудреца, и 4) того что те, кто назвал того мудреца и святого святым мудрецом попали в точку, имея ненадежные умы, тогда как другие, кто может быть не считают его таким безупречным или сомневаются в его доктрине, непременно ошиблись?

С. Я просто верю в Писание и истолкование Церковью Христовой этого Писания, и не верю тем, кто думает иначе. Я просто выбрал свою веру в то, а не в это. И этот выбор необъясним; он выше объяснения! Если же твоему человеческому уму, со всеми его слабостями не ясна правота нашей истинной веры, то это следствие грехов, совершенных тобою и искушение лукавого. Но церковь велит нам прощать грешников и наставлять их. Так что для твоей прользы замечу, что такую веру признали многие умнейшие люди, которых признали позже многие другие умнейшие люди и много было святых-мучеников, которые за веру эту пожертвовали всем, включая свою жизнь, совершив неимоверные подвиги.

Ф. Как благодарен я тебе, друг мой, за то что ты печешься о душе моей настолько, что соглашаешься даже делать для моей пользы то, что сам для себя объявил бесполезным, а именно объяснять почему ты принял свою веру, тогда как заявил что это необъяснимо и выше объяснения! Это одна из причин моего уважения к христьянам, т.е. что они готовы на такие огромные жертвы, как эмоциональные так и логические, для блага человека. У меня же всегда возникает вопрос: а как же они понимают это самое благо; как знают они что что-то является благом; чем они пользуются для такого суждения; что дает им уверенность в правильности своих поступков, да еще настолько, что на протяжении веков, они готовы были мучать, убивать и грабить людей объявляемых ими нарушителями их веры. И поражает противоречие их утверждения буквальной истинности писания, особенно самих слов Спасителя, верности этим словам умом, словом и делом и всем существом своим, и при том убийством и грабежом, когда Он сказал: Не убий и Не укради, и т.д.