постоянно вопрошается, либо она выдавливается наказанием, когда является

недостаточной. Но тексты Ветхого Завета немногословны относительно любви Бога к

Израилю. Мы можем найти там только два подобных примера:

~ 2 Цар. 12/24,25: "И утешил Давид Вирсавию, жену свою, и вошел к ней и спал с

нею; и она зачала и родила сына, и нарекла ему имя: Соломон. И Господь возлюбил

его и послал пророка Нафана, и он нарек ему имя: Иедидиа (Возлюбленный Богом) по

слову Господа".

~ 3 Цар. 10/9: Царица Савская утверждает, что Яхве любит Израиль: "Да будет

благословен Господь Бог твой, Который благоволил посадить тебя на престол

Израилев! Господь, по вечной любви Своей к Израилю, поставил тебя царем, творить

суд и правду".

Христианская любовь перевернет ситуацию и будет утверждать, что Любовь снизошла

к нам с небес еще до того, как мы узнали, что значит "любить". Любовь

ветхозаветного Бога по отношению к его народу выражается иначе. Та

непосредственность, в которой он пребывает, не требует ни заслуг, ни оправданий:

любовь, сотканная из предпочтений и выбора, определяющая любимого сразу как

субъекта в подлинном смысле этого слова. Ветхозаветные библейские тексты на этом

не настаивают, они наводят на мысль о существовании, намекают на то, что любовь

эта непредставима. Можно увидеть здесь указание на этот факт, осуществленный

через Нафана, который говорит о том, что Соломон любим. Более того, имя ребенка

Иедидиа (Возлюбленный Богом) более не появляется в повествовании. Что касается

второго отрывка, то здесь речь идет о чужестранке, которая говорит о

божественной любви, выражаясь загадками .

Здесь мы касаемся центральной проблемы библейского Бога: он невыразим, невидим,

непредставим. Тот факт, что эти его качества распространяются в особенности на

его любовь, как это заметно в цитированных отрывках, является для психоаналитика

той тропинкой, которая может помочь привести к решению такого сложного вопроса,

как запрет репрезентации в Библии.

Предвосхищая всякое эдипово схватывание любви к отцу или любви отца,

психоаналитик, выслушивая рассказы пациентов, устанавливает, какие из них

рождены нарциссическими обидами или призрачным и тем не менее значительным

284 Ю. Кристева

присутствием отца. Этот архаичный мираж отцовской функции, который

вырисовывается на подступах к первичному нарциссизму, как гарантии крайней

идентичности, мог бы быть назван Воображаемым Отцом. Тогда как его реальное

существование кажется галлюцинаторным, он успешно подбирает ключ к кривой

сублиматорных артистических способностей. Этого Отца, как условие Идеального Я,

Фрейд определил как основу "первоначальной идентификации", дав ему имя "Отца

индивидуальной предыстории" (Vater der personlichen Vorzeit)7. Фрейд утверждает,

что его восприятие "прямое и непосредственное" (directe und unmittelbare). Он

уточняет, что такой отец является результатом слияния двух родителей и обоих

полов. Непосредственность этого абсолюта, приводящего к тайному и ничем не