Я думаю неправильно, что вместо самопожертвова­ния, любви к родине, добровольной самоотдачи наши критики видят здесь "архаичное общинное сознание", а душу нашу считают "тыся­челетней рабой".

Что ж, каждый понимает в меру своей испорченно­сти: если тебе не дано ничего видеть, кроме выгоды и комфорта (и, разумеется, самореализации), то все, находящееся выше твоего уровня, так соблазнительно поместить ниже его .

Однако нельзя не констатировать разрыв между его великими достоинствами и столь же большими недостатками.

Что касается достоинств, то здесь я разделяю ту же позицию, что присуща зарубежным исследователям, не­предвзято относящимся к русскому характеру.

Положительные стороны русского характера — это духовность, душевность, и то, что можно обозначить как "единство в многообразии''.

Духовность проявляется в религиозности, способности, по словам Н. О. Лосского, "к высшим формам опыта" (религиозного, нравст­венного, эстетического), в искании высшего смысла жизни, в стрем­лении к абсолютному совершенству. Русский характер не мирится с конечными формами бытия (здесь сделать карьеру, здесь вскопать свой огородик), но всегда стремится пережить их в их соотношении с вечным и бесконечным.

По­этому религиозность не следует трактовать только как распростра­ненность определенной формы религии — православия (хотя роль последнего, как было показано, очень велика в становлении русской духовности). Она понимается гораздо более широко — как признание существования абсолютных святынь, как стремление причаститься к ним и с ними соразмерять свою жизнь.

Стремление соотнести земную жизнь с высшими ценностями по­рождает мессионизм и миссионизм, как определенные черты русско­го национального характера.

Мессия — тот, кто призван принести людям спасение. В православии ли, в идеалах ли коммунизма, в русской ли идее — отечественная духовность всегда видела наш на­род таким мессией, указывающим человечеству верный путь. И в этом виделась его историческая миссия, предназначение. Сразу же возникает вопрос: хорошо это или плохо? Достоинство ли это?

Сейчас же отмечу — как бы там ни было и несмотря, ни на что — это, прежде всего достоинство.

Духовность и начинается там, где признается что-то более высокое, безусловно, святое по отношению к текущим потребностям (выгоде, комфорту, престижу). И это бесспорно прису­ще русскому характеру.

Мессионизм без душевности может быть жестоким и фанатичным. В русском характере целеустремленность духовности смягчается ду­шевностью, широтой души. Душа русского человека открыта миру. Это не скопидом и не супермен, работающий под себя и ставящий себя над другими. Стремление понять и принять другого, отзывчивость на чужую боль и беду (сочувствие, жалость, доброта), терпимость и терпеливость (опять-таки, порой становящиеся чрезмерными, в ущерб себе и начатому делу) — вот в чем проявля­ется эта душевность.

Перед людьми жесткими, себе на уме, расчет­ливыми, такой характер бывает беззащитным. Но, в конечном счете, он побеждает и силу, и хитрость, ибо соединение душевности и ду­ховности рождает еще одну особенность русского характера: способ­ность к жертве.

Уступчивость, добровольное самоограничение вдруг оборачивается именно тем высшим героизмом, о котором говорил Ильин. Рост русской нации, ее победы над всеми, кто пытался рас­членить и поработить Россию, возможны были, по словам П. Соро­кина, только потому, что у русских людей всегда была "готовность жертвовать своими жизнями, судьбами, ресурсами и благополучием во имя спасения свободы, достоинства и других великих националь­ных ценностей".

Духовность в единстве с душевностью образуют установочную основу русского характера. Его волевые особенности проявляются в том общем свойстве, которое известно как размах. Что, собственно, стоит за этим словом? Особое отношение к препятствиям. Трудности можно преодолевать системно, целенаправленно, заранее планируя, дотошно вникая в каждую мелочь. Такой подход для русского чело­века не характерен. Он долго может "лежать на печи", "запрягать", отлынивать и отнекиваться. Но если его раззадорить — горы свернет. Тогда и проявляется это чувство, которое описал Алексей Кольцов: